ж-л АМЕРИКА № 83 (1962 год)

«Фотографы завтрашнего дня должны уже сейчас хлопотать о месте в кабине Гагарина, Гленна или Титова, собирающихся в следующий космический рейс ».

Закоренелый враг шаблонов Алексей Бродович

Алексей Бродович стал кумиром фотографов и художников-графиков. Они стремятся к нему, как когда-то средневековые ученые шли к провозвестникам гуманизма. С 1930 года этот родившийся в Петербурге художник.неутомимо прокладывает новые, смелые пути в прикладной графике, фотографии и художественном оформлении журналов. Писатель Труман Капоте, которому приходилось наблюдать Бродовича за работой, писал: «как Мендель в генетику, пришел этот нервный и суматошливый, но всегда вежливый и приветливый американец русского происхождения в фотографические студии и художественные редакции издательств. Он внес в них революционную смелость, безошибочность глаза и, выражаясь современным термином, любовь к авангардному эксперименту. Тридцать с лишним лет он восхищал, а возможно и формировал всех, кто имел счастье работать под его руководством.»

Выступая в роли учителя, Алексей Бродович никогда не снабжает своих учеников готовыми формулами и проверенными рецептами. Он побуждает их делать собственные открытия и видеть обыденность в новом и неожиданном свете. «Его требования к художникам и фотографам, - говорит Джон Уолп, театральный постановщик и ученик Бродовича, - можно сравнить с классической фразой Дягилева, сказавшего Жану Кокто: «Удивляйте меня!»

И действительно, отличительной характеристикой Бродовича всегда было стремление к оригинальности, к поискам, к новизне. Графикой он стал заниматься вскоре после своего приезда в Париж в 1920-х годах.То был период бурных исканий, и художники, собравшиеся в Париж со всех концов света, критически пересматривали старые формы в искусстве, знакомились с новейшими научными открытиями, создавали новые методы и прокладывали новые пути. Бродович заразился общим настроением и, хотя не получил систематического художественного образования, начал применять смелые эксперименты станковых живописцев к области прикладной графики. Его материалы и технические приемы были так же необычны, как его восприятие художественных форм. Он выставлял гравюры, напечатанные со стекла, картона и целлулоида. Именно он считается изобретателем метода гравирования и скульптурной обработки стекла с помощью пескоструйных аппаратов. Вместо краски он часто пользовался промышленными лаками, а вместо кистей и перьев – зубоврачебными борами и гибкими стальными иглами.

В России Бродович писал декорации для Мейерхольда, поэтому и в Париже он получил работу у Дягилева. В те времена Нижинский и Павлова были в зените своей славы, а для дягилевских балетов писали эскизы декораций и костюмов такие художники, как Пикассо, Дерэн и Матисс. С энтузиазмом и исключительной творческой продуктивностью Бродович расписывал все, что попадалось под руку, включая такие материалы как фарфор, стекло и текстильные изделия. Вскоре он обратил на себя общее внимание смелой росписью известного рыбного ресторана Прюнье у Триумфальной арки.

В этот период различные работы Бродовича завоевали ему две первые премии ( Grand prix ) и несколько золотых и серебряных медалей на Международной выставке декоративного искусства в Париже. Бродович выполнял плакаты, рекламы и брошюры для универсальных магазинов, выставлял свои картины и рисунки, создавал серии иллюстраций к произведениям Пушкина и Достоевского.

К 1930 году имя Бродовича стало известно в Соединенных Штатах, и он получил приглашение возглавить отделение искусства рекламы в художественном колледже при Филадельфийском музее. Впоследствии он преподавал на факультете изобразительных искусств Йельского университета, в Американском институте графического искусства и в нью-йоркской Новой школе социологических исследований, но начало его курсам лекций по графике и фотографии, с характерной для них свободой исканий, спорностью утверждений и буйным экспериментированием, было положено именно в Филадельфии, и там же впервые установилась его репутация педагога.

«Не может быть и тени сомнения в том, что Бродович – лучший учитель фотографии, - говорит Ричард Аведон, - я бы сказал даже, что он – единственный учитель.

Не все, конечно, согласны с такой оценкой. Многих будущих фотокорреспондентов приводит в уныние якобы небрежный, а в действительности крайне требовательный подход Бродовича к фоторепортажу. «Что касается меня, - говорит Стивен Д. Колхун, - я находил критику Бродовичем моих и чужих работ бескомпромиссной, зачастую безжалостной, но всегда справедливой. Порой она приводила меня в ярость. Талант его как педагога заключается в умении заставить учеников мыслить самостоятельно». А фотограф Лен Стеклер отмечает: « Я не встречал другого педагога, который приводил бы учеников в такое бешенство своей способностью противоречить самому себе, - но в то же время своей странной манерой преподования он подхлестывал их воображение». Недаром самые ярые противники Бродовича признают безупречность его вкуса, остроту его зрения и педагогический талант, развивающий фантазию ученика. Помещенные на полях этих страниц цитаты дадут читателю некоторое представление об афоризмах, которыми Бродович любит уснащать свои лекции. По общему мнению, Бродовича больше интересует личность фотографа и характер его снимков.

На неизбежный вопрос, является ли фотография искусством, Бродович отвечает: «Конечно нет! Фотография не искусство, она – высшая чувствительность глаза». Вот почему он в первую очередь стремится развить глаз и конечно, живой, изобретательный ум фотографа. «Хороший фотограф, - объясняет Бродович, - это сплав фокусника с психологом. В области фотографии, где царит ожесточенная конкуренция, он неутомимо должен создавать новые и новые снимки, словно фокусник, вытаскивающий кроликов из своего цилиндра. А в качестве психолога он должен подмечать и схватывать все новое и неожиданное».

Именно это пристрастие к новому и неожиданному порождает споры и недоразумения, когда речь заходит о манере преподавания Бродовича. Он требует, чтобы снимки производили «ошеломляющее впечатление». Но требование расстраивает и обескураживает многих, приходящих к нему за советом и руководством, а иногда даже направляет поиски учеников по ложному пути. «Гоняясь во что бы то ни стало за странным и необычным, фотограф может утратить непосредственную свежесть восприятия», - замечает Уолп. На это Бродович возражает: « Говоря, что хороший снимок должен ошеломлять, я имею в виду не броскость или вульгарность, но способность заинтересовать и вызвать на размышления. Каждый фотограф должен открывать новые образы и развивать собственное, только ему присущее видение мира. Если он добьется этого, снимки его будут привлекать внимание и поражать зрителя».

Желание поражать ярко сказывается и в других областях деятельности Бродовича. В течение двадцати пяти лет (1934 – 1959) он был художественным редактором журнала «Харперс базар» и за это время на свою единоличную ответственность ввел ряд коренных изменений в принципы верстки и художественного оформления иллюстрированных журналов – изменений, получивших ныне широкое распространение. Его умение свободно комбинировать иллюстрации и текст с незаполненными белыми пространствами, его способность мыслить категориями разворотов и последовательности страниц, а не категориями отдельных полос и отдельных иллюстраций, придали журналу необычайную живость и свежесть. «Влияние Бродовича, - говорит заведующий иллюстрационной частью журнала «Голидэй» Франк Закари, - выходило далеко за рамки художественной верстки и распространялось на все содержание журнала, понимаемое как некое эстетическое единство».

Бродович глубоко уважает индивидуальный подход каждого фотографа и, будучи художественным редактором, он тесно с ними сотрудничал. Бродович обсуждал с фотографом качество снимков, советовал, как обрезать их, как делать верстку. Если стороны не приходили к согласию, разрабатывались и обсуждались новые макеты, и зачастую тонкое чутье Бродовича к красивому оформлению одерживало верх. Бродович одарен способностью добиваться изумительных макетов, имея под рукой довольно посредственные фотографии, и в то же время, когда ему попадается шедевр фотоискусства, он отказывается от затейливого оформления, предоставляя снимкам говорить за себя. «Художнику не следует мудрить с хорошими фотографиями, - заметил как-то Бродович, - но зато с плохими ему приходится заниматься акробатикой».

Помимо педагогической и редакторской деятельности, у Бродовича есть и другая заслуга: благодаря ему в журнальные издательство пришло немало талантливых фотографов. У него начали свою работу Пенн, Аведон, Анри Картье-Брессон, Лизет Модель, Роман Вишняк и многие другие. Хотя Бродович уверяет, что сам он снимает только «на память» и «для себя», один из его экскурсов в область фотографии стал в своем роде классическим. Делавшиеся им «для себя» снимки «Русского балета» (“ Ballet Russe ”) в 1935-1939 годах постепенно составили увлекательнейший альбом, важный для изучения балетного искусства. Снимки, расплывчатые из-за неточной наводки на фокус, хорошо передавали характер танца, а умелое пользование светотенью создавало представление об атмосфере той или другой постановки. Вышедшая в 1945 году книга, по выражению Ирвинга Пена, «наплевала на испытанные методы и открыла новые пути в фотографии».

Сейчас, однако, неточная фокусировка применяется везде и всюду и постепенно становится в свою очередь надоедливым шаблоном. Алексей Бродович готов первым признать это. «Для начинающего фотографа нет страшнее опасности, чем слепая подражательность, - говорит он. – Фотограф, обладающий достаточной изобретательностью, может и должен по своему и заново делать все открытия в фотографии».

Поэтому Бродович продолжает воспитывать в беззаветно преданных ему учениках страсть к творческим поискам, выработке индивидуального подхода. Он игнорирует или безжалостно бракует работы неряшливые, подражательные, грубо вульгарные. Снимок должен обладать незаурядной оригинальностью, чтобы не попасть у Бродовича в весьма широкий в его понимании класс «шаблонов». Но зато «всякий, кто заслужит одобрения Бродовича, - говорит Аведон, - чувствует себя осчастливленным. Для меня лично его похвала служит месяца три – четыре источником энергии». На занятия в лаборатории графики у Бродовича сплошь и рядом обсуждаются не только работы студентов, но и газетныеиллюстрации и рекламы, вышедшие на экран новые фильмы, концерты и художественные выставки. Фотограф должен разбираться не только в своем ремесле, но во всем, что происходит в смежных областях искусства и в окружающем мире. «Когда я подчеркиваю, что нужно держаться в курсе событий, - говорит Бродович, - я не хочу сказать, что сделанное в прошлом не играет роли. Значение выдающихся достижений прошлого во всех искусствах никто не может оспаривать. Но эти достижения должны рождать вдохновение, а не подражание. Их нужно развивать, а не повторять чуть ли не буквально».

После своего переселения в США сам Бродович развивался во многих направлениях. Помимо кипучей деятельности в качестве художественного редактора и педагога, он работал художником и консультантом в различных областях. Он проводил рекламные кампании для магазинов и отдельных продуктов и изделий, выполнял плакаты для государственных ведомств и частных организаций. В 1949 году он был редактором недолговечного, но влиятельного журнала графических искусств «Портфолио» и кроме того, продолжал проектировать предметы домашней обстановки, в частности лампы, за что неоднократно получал премии.

Единственным слабым местом в броне закаленного бойца можно признать, как это ни странно, некоторые стороны его успеха и влияния в области прикладного искусства. «Он все еще, выражаясь образно, машет кулаками, хотя драка давно кончилась, - говорит Ирвинг Пенн.- Ряд молодых фотографов и графиков, вышедших из школы Бродовича, но не обладающих его талантом, усвоил внешние приемы, но не сущность учения мастера. Они создали новую рутину; можно сказать, что почва для новой революции созрела». Если, однако, эта революция вспыхнет, то стимулом ее окажется, вполне возможно, творчество Бродовича.

Антони Дж. Боуман